проза
Наталия Родина
| Современная проза |
Наталия Родина
|
|
Я сидела в закрытой наглухо камере и пела. Мне хотелось петь, это желание не зависело от того, где я находилась. Я извлекала из души всё новые и новые звуки и веселила охрану. Они изредка стучали по решёткам и требовали заткнуться. С чего бы? Им совершенно неясно было, как в таком злачном месте можно было беззаботно петь. Они не предполагали, что я на самом деле была где-то далеко-далеко – в кедровом лесу, я встречала рассвет.
Вот передо мной лесное озеро, необычайно ровное, зеркально гладкое и чистое. Даже в воздухе ощущается эта чистота и свежесть – истинное состояние воды. Мы никогда не чувствовали его в своей обыденной жизни. Для нас "вода" – это хлорированная жидкость, иногда необъяснимого цвета. Нет-нет, друзья мои, вы никогда не видели такой воды. За озером, в том месте, где я сидела, была таёжная поляна. Над ней на звёздном небе лежала луна. Такая огромная и необыкновенно оранжевая, такая ровная и яркая. Очень удивительно, что она была яркая, так как ночь уже уносила своё чёрное покрывало. Луна отбрасывала на озеро свой лик, который преображался, и становился лунной дорожкой, пересекавшей озеро. Я сидела на бревне, возможно, это было сваленное дерево, и, опустив голову на плечи, пела. Пела то, что только сейчас приходило в голову.
Не придётся пройти мне снова этой жизни дорогу вновь. И увидеть озеро лесное, На заре пробудить богов
Спросить у них о вечности, Закружиться в танце нимф. Заплакать уже не от горечи – От лёгкости светлой их.
Забудьте, люди, о времени. Печали несите сюда, Мы в озеро, вовсе без бремени, Опустим их навсегда...
Луна медленно опускалась, и за неё цеплялись остатки тёмного шёлка ночного покрывала. Первыми это почувствовали птицы и стали всех будить своим весёлым щебетанием. Это значило, что мне пора назад...
Меня сильно тряхануло, как при электрическом разряде. Охранница держала меня сзади за руки и, что было мочи, трясла. Я закричала, но, оказалось, это ещё больше разозлило её. Она ругала меня почём зря и пригрозила, что если я ещё хоть однажды начну петь ночью, то выйду отсюда до неузнаваемости изуродованной. "Так значит, я всё-таки выйду отсюда?" – поинтересовалась я. Вместо ответа она ударила меня чем-то по голове, и я отключилась.
На меня лилась ледяная вода, я сидела на ледяном полу камеры и продрогла до мозга костей. Вода, оказалось, лилась от моей соседки,– в стене была прорублена дыра, которая постоянно маскировалась.
– Эй, ты жива? – хрипло шептала она.
– Ещё как! Чем она меня ударила? А впрочем, чёрт с ней. Я действительно мешаю своим пением?
– Ты поёшь на озере, да?
– Откуда ты знаешь?
– Я сначала тоже бывала там. Я провожала солнце за горизонт. Оно садилось огненно-красным, и лес горел вместе с этим солнцем. Начинались сумерки, звуки становились ночными, и мне приходилось возвращаться. Они тоже иногда били меня. Редко, потому что я не часто пела, я не умею, а у тебя здорово получается, – голос её стал ближе и тише
– Все мы сначала бывали там. В разное время суток. Никто не пел лучше тебя. Но теперь там бываешь только ты.
– Я хочу там остаться. Как думаешь, можно? – я тоже стала говорить шёпотом.
– Да. Но надо торопиться.
Вечером был странный ужин. Но откуда же в тюрьме хорошая еда? Я решила, что поем чего-нибудь в лесу и спустила всё в унитаз. Я не спала, ждала, когда же можно будет уйти. Я вспомнила, какая там вода. Чудо! И что за гадость мне приходилось употреблять здесь. Ужас! Я сидела в углу камеры, обняв колени, и ждала, когда же наступит момент. Пришла ночная проверка. Две охранницы прочесали камеру, проверили замки и перешли к соседке. Я прильнула к стене, которая разделяла наши камеры и прислушалась. Я услышала тон мольбы, но не могла понять, чего она хочет. Потом её голос стал сильнее, она уже переходила на крик и я чётко различала: "Нет, нет! Не надо, я не хочу туда!" Потом её провели мимо моей камеры, она смотрела на меня и просила помощи. Я ещё сильнее сжалась в комок от её взгляда. Я прижала голову к коленям и начала проваливаться в забытье.
...Лунная дорожка бежала по озеру, казалось, по ней можно пройти. Я оставила свою одежду на берегу и осторожно нарушила божественную гладь озера. Вода обняла меня со всех сторон и проникла глубоко внутрь. Вся вселенная сконцентрировалась в тот миг в этом озере, а я была в центре озера, значит, в центре вселенной. Я плыла по лунной дорожке и старалась уплыть за луной. Но становилось всё светлее и светлее. Значит, пора. Я вышла на берег и немного пробежалась по нему, чтобы моё тело обсохло, и никто не догадался, что я купалась этой ночью. Я вдруг вспомнила про свою соседку, которую вечером уводили, и мне стало жаль, что её нет здесь, и она не видит этой неописуемой красоты и не чувствует чистоты и свежести этой необычайно чистой и свежей воды. Неужели никогда она этого не почувствует? Зачем же тогда жить?
Я проснулась оттого, что пришла охрана. Их было двое. Женщины. Конечно, женщины, это ведь женская тюрьма. Правда, допрашивал меня пожилой мужчина, лет пятидесяти. Он обещал, что очень скоро меня выпустят. Но, по правде говоря, я уже не хотела выходить, потому что на свободе я никогда не видела лесного, таёжного озера и, уж тем более, не встречала на нём рассвет и не купалась. Я села на кровати и старалась не смотреть на них. Я прижалась к стене и натянула на себя одеяло. Одна из них подошла, наклонилась ко мне, от чего мне захотелось убежать куда-нибудь, и сказала:
– Мне сказали, что ты сегодня не пела – это очень хорошо, – "зато я купалась", подумала я", охранница попыталась заглянуть мне в глаза, – это очень хорошо, – повторила она – тебя могут скоро выпустить.
– Куда?
– Как куда? Домой, к родственникам, к семье. Ты не хочешь?
Я уже почти забыла, что у меня есть семья, и меня кто-то ждёт.
– Не знаю.
– Ничего. Ты просто забыла, что это такое.
Зато я знаю, что такое озеро. Причём, лесное. И что такое рассвет на нём.
– Готовься, тебя сегодня вызывают.
– Я готова.
Я пришла к "самому" он сказал, что на следующей неделе меня выпускают. Сегодня меня переведут в другую камеру, лучшую, без решёток. Что я должна готовиться к приезду родственников, и что теперь меня будут чаще выводить на прогулку. Он, наверное, очень заботился о престиже тюрем вообще и о своей, в частности. Я старалась слушать его внимательно и запоминать, что он говорил. Потом мне делали укол. Витамины, наверное, – я очень плохо выглядела. Я не помню, как пришла в новую камеру...
– Сегодня за мной должны приехать. Я не спала почти всю ночь, мне казалось, что так день придёт быстрее. Вот первые лучи рассвета заливают мою палату. Наконец, пришла медсестра. Она была всегда улыбчивая и сияющая. Душа у меня выпрыгнула из груди и через мгновение вернулась на место. Значит, они уже приехали.
Доброе утро. Ваша дочь тоже приехала, – она улыбнулась мне и полезла в шкаф за вещами.
Боже мой! И моя малютка здесь! В такой глуши и дали.
– Я уже всё собрала, – сказала я, и медсестра закрыла шкаф, – Где они, я хочу поскорее их увидеть?
– Пойдёмте, я провожу вас. Вам ведь нужно ещё зайти к главврачу. Ваши тоже там.
Мы пришли в кабинет, где меня ждали. Я увидела дочку, тихо позвала её. Она обернулась, слезла со стула и бросилась мне на шею. Я обнимала её маленькое тельце и чувствовала, как слёзы обжигали мои щёки. Она посмотрела на меня, вытерла слёзы на моём лице и сказала:
– Мама, ну что же ты плачешь? Ведь я теперь с тобой. Ничего не бойся.
Врач рассказал, что я сильный человек, что моё лечение прошло успешно и необычайно быстро, что я пока единственная из вылечившихся, что мою соседку, "такую же", оставили среди безнадёжно больных,... Дальше я не помню, я смотрела на свою дочь и необъяснимое чувство нежности и счастья рождалось где-то в глубинах моей души.
Домой мы ехали на поезде, стояла уже глубокая ночь. Мерный стук колёс успокаивал и убаюкивал. Я обнимала свою дочь и хотела, чтобы эти объятья защитили её от всех мыслимых и немыслимых бед. Я забывала то время, когда я лечилась в санатории известного профессора. Лишь изредка мне почему-то снилось лесное озеро, на котором я никогда не была.
AD MODUS © 2001-2003 – Искандер "Адиб" 
|
